Горе от ума
- 9 лет назад
Горе от ума (Постановка О. Меньшикова, 2000 г.)
Режиссер: Олег Меньшиков
В ролях: Олег Меньшиков в роли Чацкого
Игорь Охлупин в роли Фамусова
Екатерина Васильева в роли Хлёстовой
Сергей Мигицко в роли Репетилова
О спектакле: Вне всякого сомнения, самая незабываемая театральная постановка последнего десятилетия. Классический текст Александра Сергеевича Грибоедова снова звучит со сцены, как во времена Царёва и Ливанова.
Забавно, что спектакль был в пух и прах разруган театральными критиками, но разве кто-нибудь ещё сомневается, что театральные критики так же плохо разбираются в театре, как кинокритики в кино?
Пожалуй, феномен зрительской неподготовленности может объяснить разительное несоответствие между прохладным приемом критики и восторженным — публики. Критикам есть с чем сравнивать — с другими постановками, с самой пьесой, наконец. Публика не сравнивает — она с удовольствием потребляет то, что ей дают, и не только из-за огромного личного обаяния Олега Меньшикова, но и оттого, что жанр спектакля вполне отвечает тому, чего ждут от посещения театра уставшие от будничных проблем люди — легкого зрелища, водевиля. По этой же причине спектакль не устраивает критиков и ту часть публики, которая “Горе от ума” и читала, и на сцене видела и которой хотелось бы понять, ради чего и как сегодня, в конце 90-х годов двадцатого столетия, можно создать еще одну сценическую версию пьесы. Ее водевильный вариант устроить никак не мог.
Есть несколько традиционных для русской сцены путей сыграть “Горе от ума”. Один, “костюмно-исторический”, вполне хорош, если есть яркие исполнители главных и эпизодических ролей: мастерски написанная пьеса в сочетании с профессиональной работой режиссера и актеров обречена на успех. Другой, публицистический, предполагает нарочитое отстранение от эпохи, сознательное осовременивание речей Чацкого и его полемики с Фамусовым. Он хорош в переломные моменты в жизни общества, его часто выбирали в советское время в годы оттепели и застоя, и эзоповы речи находили восторженное понимание у интеллигенции. В конце восьмидесятых — начале девяностых, в первые годы перестройки, почти наверняка постановщика привлекла бы эта грань пьесы; но не сейчас. Вольно или невольно, Меньшиков выбрал иной, упрощенный путь, преобразовав высокую комедию в водевиль. В его постановке акцент сделан на любовном треугольнике, точнее, многоугольнике Чацкий — Софья — Скалозуб — Молчалин — Лиза — Петрушка. Бесспорно, это важнейшая пружина пьесы, которая движет действие. Но если оставить только эту линию, совершенно лишними становятся все основные монологи Чацкого, в которых он высказывает свои мысли о правильном устройстве общества. Чацкий Грибоедова — влюбленный общественный деятель, который терпит фиаско (по крайней мере в пределах одного дня) на обоих фронтах. Чацкий Меньшикова — просто влюбленный, и свои монологи он проговаривает точно наспех вызубренный чужой текст — его на самом деле не интересуют ни Фамусов с его Максимом Петровичем и сомнительными моральными принципами, ни Скалозуб сам по себе, ни Молчалин как личность (без-личность), но одна только Софья и все они — постольку, поскольку они к ней имеют хоть малейшее отношение.
Режиссер: Олег Меньшиков
В ролях: Олег Меньшиков в роли Чацкого
Игорь Охлупин в роли Фамусова
Екатерина Васильева в роли Хлёстовой
Сергей Мигицко в роли Репетилова
О спектакле: Вне всякого сомнения, самая незабываемая театральная постановка последнего десятилетия. Классический текст Александра Сергеевича Грибоедова снова звучит со сцены, как во времена Царёва и Ливанова.
Забавно, что спектакль был в пух и прах разруган театральными критиками, но разве кто-нибудь ещё сомневается, что театральные критики так же плохо разбираются в театре, как кинокритики в кино?
Пожалуй, феномен зрительской неподготовленности может объяснить разительное несоответствие между прохладным приемом критики и восторженным — публики. Критикам есть с чем сравнивать — с другими постановками, с самой пьесой, наконец. Публика не сравнивает — она с удовольствием потребляет то, что ей дают, и не только из-за огромного личного обаяния Олега Меньшикова, но и оттого, что жанр спектакля вполне отвечает тому, чего ждут от посещения театра уставшие от будничных проблем люди — легкого зрелища, водевиля. По этой же причине спектакль не устраивает критиков и ту часть публики, которая “Горе от ума” и читала, и на сцене видела и которой хотелось бы понять, ради чего и как сегодня, в конце 90-х годов двадцатого столетия, можно создать еще одну сценическую версию пьесы. Ее водевильный вариант устроить никак не мог.
Есть несколько традиционных для русской сцены путей сыграть “Горе от ума”. Один, “костюмно-исторический”, вполне хорош, если есть яркие исполнители главных и эпизодических ролей: мастерски написанная пьеса в сочетании с профессиональной работой режиссера и актеров обречена на успех. Другой, публицистический, предполагает нарочитое отстранение от эпохи, сознательное осовременивание речей Чацкого и его полемики с Фамусовым. Он хорош в переломные моменты в жизни общества, его часто выбирали в советское время в годы оттепели и застоя, и эзоповы речи находили восторженное понимание у интеллигенции. В конце восьмидесятых — начале девяностых, в первые годы перестройки, почти наверняка постановщика привлекла бы эта грань пьесы; но не сейчас. Вольно или невольно, Меньшиков выбрал иной, упрощенный путь, преобразовав высокую комедию в водевиль. В его постановке акцент сделан на любовном треугольнике, точнее, многоугольнике Чацкий — Софья — Скалозуб — Молчалин — Лиза — Петрушка. Бесспорно, это важнейшая пружина пьесы, которая движет действие. Но если оставить только эту линию, совершенно лишними становятся все основные монологи Чацкого, в которых он высказывает свои мысли о правильном устройстве общества. Чацкий Грибоедова — влюбленный общественный деятель, который терпит фиаско (по крайней мере в пределах одного дня) на обоих фронтах. Чацкий Меньшикова — просто влюбленный, и свои монологи он проговаривает точно наспех вызубренный чужой текст — его на самом деле не интересуют ни Фамусов с его Максимом Петровичем и сомнительными моральными принципами, ни Скалозуб сам по себе, ни Молчалин как личность (без-личность), но одна только Софья и все они — постольку, поскольку они к ней имеют хоть малейшее отношение.